Забравшись повыше, я оказалась на уступе, где с удобством устроилась передохнуть. Только тогда я заметила, что за всеми этими прогулками по берегу забыла про прилив – вместо пляжа внизу плескались волны. С беспокойством я стала вглядываться туда, где оставила близнеца, но у Рыжего, похоже, хватило ума перебраться повыше. С высоты он был едва различим среди пестрых камней. Я потянулась к нему внутри, словно кидая в темноту тонкую паутинку мыслей, и он подхватил ее, отвечая спокойствием.
Было глупо добираться вплавь, раз ему ничего не угрожало, и я решила дождаться отлива. Или даже утра – незаметно за тучами закатилось солнце, и уже потихоньку сгущались сумерки. На уступе, к счастью, было достаточно места, чтобы лечь.
Однако стоило мне утвердиться в этой мысли, как произошло нечто странное. Рыжий вдруг наглухо закрылся, и я почувствовала себя так, будто меня выставили за дверь, захлопнув ее перед самым носом.
В первый момент нахлынула обида, потом недоумение, вслед за ним где-то внутри зашевелилось беспокойство. Я все еще отлично ощущала присутствие близнеца где-то недалеко, месяц назад мне вполне хватало такой связи, но теперь казалось, что меня бросили, отобрали что-то важное, и от этого стало не по себе. Шли минуты, и беспокойство переросло в панику. Я отчаянно нащупывала путь к чужому разуму, как в темноте ищут дверную ручку. Как же я привыкла подглядывать в его жизнь!
В сумерках было сложно что-либо разглядеть, но мне примерещился рядом с Рыжим темный силуэт. Там никого не могло быть, пляж был упрятан между скалами и океаном, до ближайшего города – дни пути, и нигде не видно было ни корабля, ни лодки, но мне казалось, что я отчетливо вижу, как полощется на ветру длинная черная юбка.
Когда он перестал закрываться, я вломилась в его чувства, как ревнивец в комнату неверной любовницы. Вроде все на своих местах, но отчего же было заперто, и почему распутница так усмехается?!
Рыжий сидел на сухом валуне, на сложенной куртке. Он был, разумеется, один. В рокоте волн затухало эхо каких-то тревожных слов. Они были уже неразличимы, как тепло остывающей после заката скалы. Где-то среди всех его мыслей и ощущений появилось что-то незнакомое, секретное, спрятанное на виду. То ли принятое решение, то ли новое знание... Так платок, подаренный тайным воздыхателем, теряется в складках простыней, в тенях.
Спала я плохо, и на рассвете начала спуск, едва океан стал отступать. За ночь небо расчистилось, и теперь первые лучи солнца подсушили берег, а волны плескались игриво, не вспоминая о вечности. Норовили намочить мне сапоги, занести вязким песком.
При свете дня стало казаться, что вчерашнее происшествие мне просто приснилось.
Волны рисовали на песке бесконечную вереницу холмов, стирали и рисовали наново. Закрывали один холм другим, венчали снежной шапкой из пены. Кое-где на вершинах холмов виднелись остатки полусмытых рисунков. Я подошла поближе к своему близнецу. Он стоял по щиколотку в воде и караулил волны. Стоило новой волне оставить дугу, Рыжий немедленно делал пару быстрых штрихов прутиком. Схематичные изображения двух людей, держащихся за руки на вершине холма.
– Это мы с тобой? – спросила я.
Он поднял голову, посмотрел на меня. Потом отвел взгляд и соврал:
– Да.
Быстрые штрихи складывались в фигурки. Волны смывали их, он рисовал поверх, наново. Десятки, сотни рисунков, в точности повторявших друг друга, но тем не менее не одинаковых.
Я ничего не спросила о вчерашнем, но мое недоумение было таким явным, что Рыжий воспринял его как озвученный вопрос.
– Ты все равно не поверишь, даже если я расскажу, – сказал он и продолжил рисовать.
– Давай выкладывай! – не выдержала я.
Он улыбнулся так загадочно, что не оставалось ни малейшего сомнения – случилось что-то важное.
– Я получил ответы на несколько вопросов, вот и все.
– У кого?
– У той, чьи слова сомнению не подлежат.
– Прорицательница?.. Ты можешь мне объяснить, как человек может неожиданно появиться на абсолютно пустом пляже и потом исчезнуть без следа? Она на лодке, что ли, непроглядной ночью между рифами уплыла?
Рыжий виновато пожал плечами, будто заранее извиняясь за тот бред, который готовился сказать.
– Она не просто человек. Она богиня, ей можно.
– Кто?!
– Созидательница Ци.
Будь это любой другой человек, я сочла бы, что надо мной издеваются, но Рыжий зеркалил искренность.
– Та, которая покинула наш мир одно небо знает сколько веков назад?
– А что, есть другие? – усмехнулся он.
– То есть ты хочешь сказать, что она на минуточку вернулась и ответила на парочку твоих вопросов?! Ты в своем уме?
Он развел руками.
– Я же говорил, что ты не поверишь.
Перешагнув свои рисунки, уже наполовину смытые волнами, он побрел к камню, где оставил наши скудные пожитки. Протянул мне флягу с водой горных ручьев. Сложил вещи, взвалил сумку на плечо. Мы научились понимать друг друга без слов, достаточно было зеркалить намерение. Собравшись, мы двинулись к скале, где я провела ночь.
– Над тобой кто-то пошутил. Так не бывает, – сказала я, продолжая разговор.
– Я узнал ее.
– Ага, у нее звезды падают изо рта, когда она говорит. Что ты курил тут без меня, признавайся?
– Мы все ее помним еще со времен сотворения, это память бессмертной души, ты бы ее тоже узнала.
Давным-давно, когда Созидательница еще ходила с нами по одной земле, все ее знали. И где-то там, в памяти не личности, но души, был запечатлен ее образ. Память – сложная штука... В теории мой близнец был прав, но это совсем не доказывало, что он не свихнулся.
– Ну и что же такого она тебе сказала?
– Что ты – не он. Впрочем, это я и так уже понял.
– Ну плодотворно пообщался, чего там.
– Она сказала, что меня ждут. За белой дверью. Она создала для нас с ним бесконечную вереницу миров, где мы сможем быть вместе. Я знаю, что это невозможно, но она пообещала мне чудо. Она может, она ведь богиня. Все, что я должен сделать – это выйти в белую дверь.
– Более точного адреса тебе, конечно, не оставили?
– Я узнаю ее, когда увижу. Солнце укажет мне путь.
– О небо... Как будто мало мне было того, что ты мужчина, убийца, торгуешь своим телом и спал с моим предыдущим рождением. Ты еще и псих! Прекрасно, просто замечательно. Амбергара примет нас с распростертыми объятиями...
– Прости. Я не хотел усложнять твою жизнь. Я все исправлю, – он положил ладони мне на плечи, заглянул в лицо, и глаза его сияли. – Все будет хорошо, клянусь. Я люблю тебя больше всех живых и больше жизни, – сказал он, смолчав о том, что если среди живых я и была первой, то в его сердце – всегда только второй. Впрочем, уж на это я не обижалась – еще не хватало, быть объектом его обожания и вожделения.
С затаенным облегчением я покидала побережье. Все, казалось, было по-прежнему: Рыжий то грязно шутил, то вдруг говорил что-то неожиданно красивое, заставляя меня прощать ему пошлости и гадости, и был в приподнятом настроении. Но в то же время под всем этим что-то незримо изменилось. Я старалась выбросить это из головы, тем более, что мне было чем озаботиться и без этих новых странностей.
И все же меня не покидало предчувствие грядущей беды.